III Сезон премии (2015 – 2016)

Парамонов – автор многих известных книг: «Снисхождение Орфея», «Конец стиля», «След». Но эта – итоговая работа, которая собрала воедино все мысли автора о специфически русских персонажах культуры и истории. В книге больше 120 лиц, точнее – профилей, ибо биографический жанр в исполнении Парамонова приобретает медальный облик. Каждый вырезан так, что не забыть, не спутать. Парад индивидуальностей объединяет название. «Мои русские» надо понимать как «Мой Пушкин» Цветаевой. Книга получилась интимным обзором персонажей отечественной культуры, «русскость» которой автор смакуют и утрирует. И это приоткрывает сокровенный смысл парамоновского опуса: приобщить читателей к чисто русскому уму и характеру.

Близкий друг и в большой степени соратник Пятигорского, И.Г. написал книгу мемуаров, которая в значительной степени является развернутым откликом на «Философию одного переулка». Так получилось, что внимательное изучение обеих этих книг входило в мои почти служебные обязанности. О книге А.М.П. довелось провести несколько семинаров со студентами. Мемуарную книгу И.Н.Г. я самолично «принес» в журнал «Знамя» несколько лет назад на правах первого читателя-толкача. Толкач, как вы все догадываетесь, не понадобился: журнал схватил их сразу, а потом завертелось и с изданием в хорошем месте. Но главное, опять-таки, не в этом. Книга эта отнюдь не только мемуарная. Это глубокое философское исследование об этосе человека как раз того мира, в котором Пятигорский и Голомшток были и остались абсолютно своими и который предохранял их от другого мира, отравлявшего и отравившего большинство других. То, что Пятигорский выстроил Востоком и философским складом ума, Голомшток сложил из чуть-чуть другого материала. Видимой философии здесь нет, но есть практика духовного сопротивления, подчинившая профессиональные интересы и так называемые личные амбиции. Едва ли не на каждой странице книги присутствует атмосфера хасидской притчи. Характеристики людей и ситуаций даны из такой перспективы, которую будут изучать в университетах. Говорю это не на правах личного знакомца и самозванца-толкача, а только потому, что книга эта действительно особенная, всеми потрохами отвечающая тому, что жюри конкурса, мне кажется, искало не один год.

Книга В.В. Малявина приглашает к путешествию в Евразию, где чтимы повседневность и высокие образцы творчества, телесный опыт и символика, география и пространствопонимание. По мере движения через текст появляется ощущение дыхания на просторе и ощущение целостности обозреваемого / необозримого региона. Нам открывается возможность побывать в Евразии и, в то же время, посмотреть на весь мир евразийским взглядом. Автор предлагает оптику, применимую в антропологии, регионалистике, государственном и корпоративном управлении. Для самых разных исследователей и деятелей данная книга может стать очерком стратегического мироощущения и, в то же время – текстом самоизменения.

Тезис автора: «Человеческий мир и его история есть не что иное, как трансформация и перераспределение различного типа пространств». Огромная заслуга автора (известного российского феноменолога) в том, что он предъявляет тот философский уровень, с которого только и следует подходить к вопросам истории, к обсуждению статусов пространства, времени, опыта и различения. Книга читается как детектив: последовательное детальное восстановление постановки предельных философских вопросов (где каждый вопрос – это целый драматический сюжет) Канта, Брентано, Бергсона, Гуссерля, Хайдеггера завершается великолепной развязкой – философской «ставкой» автора, его собственным вопросом и собственным ответом на вызов. Именно с философией такого уровня (не меньше!) есть желание и разбираться, и спорить. А тонкий светлый юмор Виктора Молчанова создает впечатление и предвкушение прекрасного Философского Пира.

Уникальный текст уникального русскоязычного философа – первое мощное явление в русскоязычной философии, которое можно причислить к живой тенденции спекулятивного реализма.

Эта книга совершенно необходима для понимания подсознательной или намеренной мифологизации или фальсификации травматических событий российского прошлого.

Эта очень содержательная рефлексия над поэтикой «единственного философски мыслящего режиссера отечественного кинематографа последней трети XX века». Автор помогает раскрыть чувственный концептуализм Киры Муратовой и подключить его к широкой актуальной мыслительной повестке нашего времени. Фильмы режиссера, парадоксально сочетающего вибрирующую нежность и дистантный взгляд, смотрятся-читаются как увлекательные опыты человеческого становления. Книга – тот редкий случай, где искусство и философия находятся в артикулированном взаимодействии.

Ямпольский внимательно следует за интуитивной логикой поэзии А. Т. Драгомощенко, дополняя и раскрывая его «тёмные» для непривычного читателя стихи, так что их чтение оборачивается длительным метафизическим упражнением по постижению мира каким он был был (и остаётся) без человека и человеческого взгляда, мира «самого по себе». В возможности увидеть мир вне антропоморфных ограничений, обедняющих каждого из нас, Ямпольский вслед за Драгомощенко возвращает опыт говорения о том, о чём нельзя сказать, праопыт любой европейской метафизики (в отличие от онтологии). Таким образом, разграничение литературы (поэзии) и философии самоотменяется и исчезает, обе они оказываются методами перемещения себя во вне-человеческое, древнейшего и уже во многом забытого метода встречи с миром «без нас», то есть с абсолютной реальностью, из которой заново рождается обитаемый нами мир. Если это не философия, то что философия – хотя поэзия Драгмощенко это не философия.

Московский концептуализм – одна из ключевых школ русского философского горизонта конца 20 – начала 21-го века. Возникнув как искусство и одновременно рефлексия искусства, московский концептуализм двигался и движется на соединении, на стыке философии, языка и искусства. Очень важен поэтому выход в свет первых двух томов «Пустотного канона» – сборника основных текстов группы «Медицинская герменевтика». «Пустотный канон» – настоящее философическое сочинение, соединяющее в сложной переливающейся амальгаме художественные и философские тексты, записи бесед и дневниковые записи – свидетельства живой философско-эстетической рефлексии.

Книга доктора философских наук А.А. Попова написана живым литературным языком и отличается завидным жанровым своеобразием. В ней представлены размышления о таких важных для философии образования сюжетах как: метафизика – гуманитарная практика антропологического представления; поколение прорыва; гуманитарные карты новой страны (России); «усталость от свободы»; подготовка наследников и др. С другой стороны, общей канвой для их анализа стала история поколенческого проекта Школа Гуманитарного Образования, реализации которого автор посвятил около полутора десятка лет. Включены в книгу и встречные взгляды на проект ШГО ряда её выпускников, за это время ставших известными специалистами и авторами. Сквозной сюжет повествования о «будущем, идущем своей дорогой», вовсе не во всем зависящем от наших намерений, оставляет у читателя ощущение уверенности в ненапрасности наших усилий, столь редкое в наше время.

В книге автору удалось философски осмыслить основания европейской культуры как форму общения времен и умов, которая тем самым предстает как возможность философской мысли и сознательной человеческой жизни.

Книга Юрчака – исследование позднесоветской эпохи через дневники, письма и свидетельства очевидцев, развивающая понятие вненаходимости как совокупности социальных практик, позволяющих одновременно участвовать в воспроизводстве господствущего идеологического дискурса и выстраивать автономные зоны, свободные от него и им не контролируемые.

Александр Павлов сумел сделать современную массовую культуру объектом философского осмысления. Как известно, исторически из философии возникло множество научных дисциплин. Поэтому современная наука вынуждена считаться с философией как со своей родоначальницей. Современная культура возникла независимо от философии. Философия вынуждена осваивать современную культуру, не находя её оснований в себе самой. Именно этим неблагодарным делом и занимается Александр Павлов, когда пытается методами политической философии исследовать современное кино или даже мультипликацию. Его труд позволяет не только включить современную массовую культуру в философский контекст, но и популяризовать саму философию среди молодежи. Тем самым Александр Павлов делает возможным превращение самой философии в феномен современной культуры. Благодаря его труду на стыке двух столь разных дисциплин возникает синергетический эффект. Конечно, Александр Павлов следует определенной западной традиции, среди основателей которой следует назвать Славоя Жижека. Но в России подобная попытка сделана Павловым одним из первых. Что заставляет признать его новатором и выдвинуть на премию Пятигорского.

Книга А. Пурина продолжает на высоком уровне традицию русской филологической и философской поэзии.

«Антифотография 2» полемизирует с влиятельным семиотическим подходом в поисках нового метода, где фотография лишь предлог для представления таких не столь очевидных вещей, как изначальная связанность людей, внеинституциональная общность, совместность. Образ через демос – так можно определить ключевой вопрос и основную тему этих текстов. Анализируя работы известных фотографов и обсуждая термины, сегодня широко используемые в гуманитарной сфере, пришедшие из сочинений философов (Б. Спиноза, Р. Барт, Ж. Делез, Э. Ильенков), Е. Петровская указывает на род общего чувства и коллективной памяти, анонимности, которые стоят за фотографией. Связь людей, разделяемый ими опыт, сила общих мест, которые невозможно присвоить – вот горизонт фотографии. Книга, написанная под напором времени (массовые протестные митинги, в которых участвовал автор), может служить прологом для вопросов к будущему.

Книга И.В. Рябова «Анатомия и физиология цивилизации» уникальна во многих отношениях. Автор, профессиональный физик, ищет ответы на фундаментальные вопросы философии и человеческого бытия, привлекая знания и методы науки, которыми он владеет на профессиональном уровне, а также, глубоко погружаясь в хорошо знакомую и близкую ему область искусства. Книга демонстрирует наиболее широкий, универсальный, мультидисциплинарный подход, который редко можно встретить в современной литературе и который дает возможность найти совершенно новые решения или максимально приблизиться к ответам на «вечные вопросы», тревожащие человечество с давних времен и до сих пор не получившие удовлетворительного толкования. Такого рода книг нет или почти нет на современном книжном рынке. Написанная живым ясным языком, полная свежих оригинальных идей книга, без сомнения, внесет свой вклад в философию XXI века и с полным правом может быть выдвинута на соискание премии имени Александра Пятигорского за лучшее философическое сочинение.

Эта книга – лучшее, что было написано или издано на русском языке по искусственному интеллекту. В книге проблемы искусственного интеллекта излагаются с точки зрения новейших достижений в философии логики и философии математики. Рассмотрен весь спектр проблем, касающийся ограничительных теорем Гёделя, Тьюринга, Тарского, Россера и др. Исследованы следствия слабого и сильного понимания искусственного интеллекта. Представлена замечательная авторская позиция. Она, может быть, спорна, но замечательна, в силу квалификации и убежденности авторов. В общем, книжка просто прекрасна.

Цикл эссе Вадима Михайлина и Галины Беляевой, посвященный анализу советской визуальности, предлагает свежий взгляд на ряд важных компонентов отечественного культурного контекста. Эссе – не только фиксация научных результатов, но и талантливые литературные произведения. Это проявилось в особом целостном стиле авторского мышления, по-хорошему провокативного и основанного на четко обозначенной антропологической позиции. Это обеспечило текстам пристальное внимание многочисленных читателей. Цикл эссе содержит не только результаты, но и весьма любопытные перспективы для отечественной философической и, шире, гуманитарной мысли в понимании особенностей советской визуальности Часть эссе была собрана в две небольшие книжки.

Двухтомник Александра Филиппова Sociologia – работа, появление которой трудно переоценить. Это фундаментальный труд поистине мирового уровня. Результат двадцатипятилетнего творчества одного из самых одаренных и профессиональных социологов России. Свободно переходя от темы к теме, от одного проблемного поля к другому, Филиппов создаёт по-своему уникальный калейдоскоп из категорий, концепций современной философии, социологии и истории, поставленных на службу исследованию целой жизни – исследованию феномена власти. Филиппов не является эпигоном ни одной из концепций, наоборот, он претворяет суждение о каждой из них в свободный и требовательный разговор «равных». И власть уже перестаёт быть объектом исследовательского интереса, будучи обращённой в поле интереса антропологического – рассуждение о власти, не являющейся абстракцией. Ему удаётся показать, что мысль о власти, идея власти – не тривиальная инженерия, не рациональный замах на господство, не что-то заранее данное, состоявшееся и статичное. Нет, в этой книге власть – всегда предстоящее, и предстоящее любому лично. Но ещё и интеллектуальная проблема, философское решение и, в данном случае, предмет философской самоотдачи пишущего. Мне представляется абсолютно уникальным моментом то, что социология Филиппова – всегда философия, причём философия сущего, взятого в разнообразных срезах. Это всегда та или иная экзистенциальная – даже скорее не философская, а философическая, как у Чаадаева – позиция. Всегда взятая планка мысли. Не могу сказать, что эту книгу так уж легко читать. К ней нужно пробиваться как ко всякой поистине философской прозе, задача которой – требовать понимания, а не получать его... Перед нами – нечто подобное определению культуры Мерабом Мамардашвили. «Культура – это форма, в которой сознательно творится сложность». Александр Филиппов «сознательно творит сложность», но с таким доверием читателю, с таким мужеством одинокого (совсем по А.М. Пятигорскому) философствования, что проза его такова, что в ней действительно не присутствует ни единого лишнего слова, и это – точное попадание в то представление о читателе, внутри которого доверие автора – часть его опыта мысли, встроенной в концепцию понимания РЕАЛЬНОСТИ мысли, которую существенно необходимо заслужить. Пожалуй, это все, что мне хотелось бы сказать относительно представляемого мной на Премию труда.

В книге эссе «Справа налево» Александр Иличевский не связан условностями жанра. В ней счастливо сочетаются и физика, и лирика, и философия жизни. Автор свободно переходит от путевых заметок и пейзажных зарисовок к философской и филологической рефлексии, от библейских сюжетов к Велимиру Хлебникову и проблемам современной физики. Как заметил критик Николай Александров, «в наше время, когда в дефиците ясность, у Иличевского дисциплина ума и души чувствуется во всем». Например вот так он говорит о писательском деле: «В нем есть отчетливая сакральность. И дело не в серьезности подхода или посвященности. Например, Хармс – несерьезный и даже веселый писатель – отождествлял себя в дневниках с пророком Даниилом». Или о феномене немецкого послевоенного покаяния: «Для того чтобы представить, насколько немыслим этот вариант в России, давайте вслух произнесем: с школы и института каждый гражданин РФ должен впитать, что на территории СССР практически весь ХХ век существовал преступный режим, и те, кто оправдывает существование и деятельность ГУЛАГа и НКВД – подлежат преследованию закона. Фантастично звучит, да? Прям-таки немыслимо.

За выдающуюся работу автора по обдумыванию и комментированию прозы Джойса.